В преддверии «Дня работника леса» вспоминаются и наши трудовые будни и интересные случаи произошедшие за время работы в лесной промышленности. Вот и сейчас перед своим профессиональным праздником я вспомнил об одном таком случае произошедшем со мной на Урале осенью 1972 года.
В сентябре 1972 года по окончании лесосплава на р. Вохма, я был направлен на катере для работы в Камлесосплаве. Вечером, 15 сентября в п. Тюлькино мы повстречали Министра лесной промышленности СССР Н. Тимофеева (он выступил на торжественном собрании в честь праздника в ДК Тетеринского рейда). К часу ночи мне в полудоке заварили пробоину в кубрике возле киля и мы вместе с мантуровским В-5 вышли в Усть- Язьву. Прибыв туда в 5 часов утра, мы в течение воскресенья 16 сентября добрались до Котомыша и уже с понедельника приступили к работе в сплавучастке. 

Мне нравились такие командировки – в них узнаёшь много нового. Общение с разными людьми с разных регионов полезно и для повышения профессионального уровня. Вот такие случаи общения (в том числе и с другой цивилизацией) и произошли со мной в начале октября. В субботу вечером я шёл на своём КС № 13, отстав на полкилометра от «штабного» КС с директором рейда на борту, с переката Маздан (границы Цепёловского и Котомышского сплавучастков) в Котомыш. Не доходя 10 километров до Котомыша мне пришла в голову мысль: «А зачем я иду в посёлок на ночлег, если мне завтра утром перевозить людей на Маздане. В баню и в магазин я уже опоздал, а живя в катере без разницы где ночевать. Поэтому я развернулся обратно и решил встать у правого берега на Маздане.
Развернувшись, я пошёл вверх и при нулевой видимости через час полностью потерял ориентировку. И течения на реке не стало и брёвна о корпус не стучат (как в озере). Поняв, что до рассвета своё местоположение не определить, прижался вправо и встал на ночлег у левого берега. Затопив печку, попил чаю и сунув в печь сырую чурку, лёг спать. А утром, впервые за три недели выглянуло солнце и меня так пригрело, что я проснулся только в 9 часов (вместо шести).
Проснувшись, посмотрел на реку – стою на каком-то глубоком и широком плёсе. На реке ни брёвнышка, берега незнакомые. Напротив катера, в 20 м от воды, какое-то странное видение: пара непонятных животных (ни лошади, ни коровы; летом, а запряжены в сани) стоят и едят траву. На санях сидит какой-то дед и ест сырое мясо, отрезая тонкие ломтики возле самых губ острым кривым ножом. Наблюдая за тем, как лихо он нарезает у самых губ тонкие листики мяса, я ждал, что он сейчас или губы отрежет или пол носа отсекёт. Но, не дождавшись, набросил на плечи куртку и пошёл к этому мужику выяснять своё местонахождение. Поздоровавшись, я спросил его: «Скажи друг, где Маздан»? Он показал левой рукой вниз по течению и сказал: «Там Маздан». В душе я понимал, что этот абориген прав и я действительно проскочил выше зачистки, но на всякий случай переспросил, показывая рукой вверх по течению: «Там Маздан?». Абориген на мой вопрос ответил: «Нет, там Цепёл, а Маздан там, - и он показал рукой вниз по течению. Обратив внимание на его почти без акцента русский язык, я пошёл на катер, запустил двигатель и на малых оборотах прогревая на ходу двигатель, пошёл вниз по течению.
Через километр за поворотом я догнал зачистку. Подойдя к цепёловской бригаде на левом берегу, я поздоровался с мужиками, доложил, что прибыл к ним на помощь и попросил пару человек для работы на катере. Пара молодых парней тут же появилась у меня на катере, но при этом бригада чуть не хором спросила: «Откуда ты тут взялся»? Я ответил: «Из Костромы». Последовал следующий вопрос: «Катер-то в Костроме сделан, а сам ты откуда»? Я снова ответил: «И сам я из Костромы, а точней из Костромской области - Вохомский район». Мужики конечно не поверили и мы, каждый при своём мнении, продолжили работу. Постепенно, двигаясь с зачисткой со скоростью течения, мы к обеду прибыли на Маздан. Я на скорости лихо проскочил между косами вниз переката, затем, пропустив лес, я ещё раз прошёлся с большой волной мимо кос на перекате вверх и вниз и встал у левого берега. Ко мне на катер пришёл технорук Котомышского сплавучастка (наш земляк из Антропова) и начальник Цепёловского сплавучастка (который спрашивал меня: «Откуда я взялся») и сели писать акт передачи зачистки. 

Пока писался акт, я узнал от этих людей много нового. Оказалось, что в сани были запряжены настоящие северные олени, а без рогов они потому, что каждую осень олени сбрасывают рога. И на санях сидел не абориген, а настоящий вогул (или как их теперь называют – ханты). Он, как и его предки, уже не одно столетие пригоняют в начале сентября свои стада оленей на знаменитые «цепёловские поляны», которые представляют из себя настоящие альпийские луга. Эти поляны находятся напротив посёлка Цепёл, на левом берегу р. Язьвы и я конечно не ожидал встретить северных оленей в двухстах километрах от Соликамска.
А то, что цепёловские мужики не поверили, что я из Костромы, это естественно. Я появился на зачистке с востока, а примерно в 120 км на востоке от места нашей встречи находится перевал, за которым уже начинается Свердловская область и четыре недели назад через этот перевал вогулы пригнали своих оленей на цепёловские поляны. Эти мужики в своё время географию в школе учили и знают, что Кострома находится на верхней Волге недалеко от Ярославля и никакого пути из Костромы в верховье Язьвы через Свердловскую область просто не может быть. Тем более, что половина этих мужиков родились и выросли в центре европейской части страны и в начале 1945 года все они участвовали в зарубежном турне по Европе в составе Белорусских и Украинских фронтов и были награждены за это орденами и медалями. А в пермскую тайгу они прибыли уже лишённые орденов и медалей осенью 1945 года в статусе «врагов народа». Так что географию и историю эти мужики знали – они не могли поверить, что я прошёл ночью через непроходимый перекат. И пока я не прошёл дважды на глазах у изумлённых мужиков с обеих участков через этот непроходимый летом перекат, никто не мог поверить, что это возможно.
Конечно не все истории из нашей трудовой деятельности такие «учебно – познавательные» и к сожалению, нам – ветеранам лесной промышленности остались только воспоминания о своей работе.