Сбруя в медных бляшках, ошейник с бубенцами, расписная дуга с колокольчиками. Украшения на узде, шлее и седёлке без ухода и от долгого неупотребления стали покрываться постепенно голубой окисью, кое-где подопрело и их сыромятное крепление... 

Это всё мне осталось от отца, а ему — от деда, деду — от прадеда. А прадед родом был с Вятки. Сколь поколений дальней и близкой родни услаждали и радовали они и звуком, и видом? Какие вороные, буланые, гнедые, соловые, саврасые, чалые, да каурые кони-красавцы их носили? И такая парадно-выездная амуниция была далеко не во всякой деревне, только у мужиков справных, настоящих лошадников. Её берегли и гордились, передавали по наследству. 

К отцу, например, гонцы за упряжью и из других сельсоветов бывали с великой просьбой, да доверял её он не каждому. Были у него бубенчики и колокольчики сменные, подобранные в такт и тон, комплектами. Ну, а уж если случись в родне у кого-то свадьба — у молодых он непременно ездовым. В свадебном поезде по несколько так украшенных лошадей. Ещё ленты да кисти цветные приспособят. Переливы «малинового» звона были слышны за многие километры. Любо!

Лошадьми он правил с особым шиком, вожжи натягивал струной. Конь, с гордо поднятой головой, словно парил над дорогой. Сам впереди молодых садился на облучок специальной, для праздничных выездов кошовки. Хромовую шапку не развязывал и в мороз, только с уха на ухо боченил иногда. Почти и не пользовался вязаными рукавицами, под сиденье ложил. В чёрном дублёном полушубке, серых, с двумя заломами на голенище, валенках и ухарски спущенной сбоку ногой. 

А как он в Масленицу всю деревенскую мелкоту тешил! В той же снаряде катал в ближнее село через все деревни. Писк, визг, звон, снег из-под копыт, скрип полозьев, пар из ноздрей лошади, да гордый бас ямщика «По-о-бере-гись!» всем встречным. Не забыть... а сейчас и не повторить. 

Девять бубенцов на нашем ошейнике. Это такие колокольчики шарообразной формы с продольными или круглыми отверстиями, внутри крупная дробина из закалённой глины, чаще бронзированные и кустарные. Звук у них приглушённый и короткий. Количество их в ошейнике от семи и до одиннадцати штук. Под шеей коня в центре, — самый крупный, а дальше, к гриве всё мельче и мельче. Крепились, бывало, бубенчики ещё и на хомут, и к краям седёлка, к кистям. Их ещё называют ожерёлки, шаркунцы, воркунцы. 

А вот о поддужных колокольчиках особый сказ. На дуге их три. Под згой, по центру,— большой, зовут «мужиком», а по бокам «бабы» — подзвонки. У каждого свой, различный от других тембр и вид. Даже в наших краях стали они сейчас редкостью. Не сохранили, посдавали за бесценок в цветной лом, по недомыслию да темноте. А ведь это наша, исконная русская культура, искусство, история. Особо бесценны колокольчики 18 века, с клеймами мастеров и гербами, с надписями внутри донышка или по юбке. Ещё гранёные, с кольцами, с сеткой или орнаментом. Особая статья — колокольчики с высоким и чистым голосом.

Знали толк в этом деле мои предки. Есть на чего подивиться. Вот ямской валдайский большой колоколец, отлитый мастером Григорием Митрофановым в 1816 году, с надписью: «С серебром. Дар Валдая». Много вятских колокольчиков, из Слободского: братьев Ситниковых, Макушиных, Поповых, а самые древние изготовлены в 1806-1807 году с особенным звучанием — Каркиных Луки и Ильи. Больше всего Нижегородских колокольчиков — всех видов и размеров. В селе Пурех отливались они больше ста лет до двадцатых годов прошедшего века знаменитыми династиями Трошиных, Веденеевых, Клюйковых, Молевых, Чернигиных. И рязанские затесались сюда же, из Касимова, мастера Кислова Ивана, тридцатых годов XIX века. 

На отличку пара средних размеров колокольчиков с надписями славянской вязью: «Езди веселись, купи не скупись» и «Кого люблю тому и дарю». По сильно изношенным ушкам заметно, что особо уважаемы они были и позвенели под дугой много и долго. Начищенные и сейчас солнышком сверкают. Звук «динь-нь-нь-ь» после удара их язычка не передашь ничем. А резонансное эхо чуть не минуту звучит в тулове. Это и есть мастерство и изделие высшей пробы.